Из истории создания «Повестей Ивана Петровича Белкина». «Станционный смотритель» — Гипермаркет знаний

Повесть Пушкина «Станционный смотритель» является одной из самых печальных произведений из цикла «Повестей Белкина», заканчивающаяся трагическим финалом. Вдумчивый анализ произведения показывает, что случившаяся драматическая разлука родных людей – это неотвратимые проблемы классовых различий, а основная мысль рассказа – это духовное несоответствие отца и дочери. Предлагаем ознакомиться с кратким анализом повести Пушкина по плану. Материал может быть использован при подготовке к уроку литературы в 7 классе.

Краткий анализ

Год написания – 1830 г.

История создания – Повесть была создана в Болдинскую осень, этот период стал для писателя самым плодотворным.

Тема – С этого произведения в русской литературе начинает раскрываться тема обездоленных людей.

Композиция – Композиция повести выстроена с общепринятыми литературными канонами, постепенно действие достигает кульминации, и переходит к развязке.

Жанр – Повесть.

Направление – Сентиментализм и реализм.

История создания

В год написания «Станционного смотрителя», Пушкину необходимо было срочно решить свои финансовые вопросы, для чего он отправился в родовое поместье. В 1830 году началась эпидемия холеры, что задержало писателя на всю осень. Сам Пушкин считал, что это будет скучное и долгое времяпровождение, но внезапно к писателю снизошло вдохновение, и он приступил к написанию «Повестей Белкина». Так произошла история создания и «Станционного смотрителя», который был готов уже к середине сентября. Пора «болдинской осени» являлась для автора поистине золотой, повести выходили из-под пера одна за одной, и уже в следующем году они были опубликованы. Под подлинным именем автора, «Повести Белкина» были переизданы в 1834 году.

Тема

Проведя в «Станционном смотрителе» анализ произведения, выясняется многогранная тематическая содержательность этой небольшой повести.

Основные герои повести – отец и дочь, и вечная тема отцов и детей проходит на протяжении всего повествования. Отец, человек старой закалки, очень сильно любит свою дочь, цель его жизни – уберечь ее от всех жизненных невзгод. Дочь Дуня, в отличие от отца мыслит уже по-другому, по-новому. Ей хочется разрушить сложившиеся стереотипы, и вырваться на свободу, из серой, будничной деревенской жизни, в большой город, сверкающий яркими огнями. Ее безумная идея внезапно претворяется в жизнь, и она легко покидает отца, уехав с первым попавшимся кандидатом на обладание ею.

В побеге Дуни из отчего дома проскальзывает тема романтической страсти. Дуня понимает, что смотритель будет против такого решения, но, в погоне за счастьем, девушка даже не пытается сопротивляться поступку Минского, и безропотно следует за ним.

В повести Пушкина, помимо основной любовной темы, автором затронуты и другие проблемы общества, существовавшие в то время. Тема «маленького человека» касается нелегкого положения мелких служащих, которых считают за обслугу, и соответственно к ним относятся. В этом отношении к таким служащим и есть смысл названия повести, обобщающий всех «маленьких людей» с единой судьбой и нелегкой долей.

В повести глубоко раскрыта проблематика нравственных отношений, выявлена психология каждого из героев, их точка зрения, и в чем для каждого из них заключается суть существования. В погоне за своим призрачным счастьем, Дуня на первое место ставит свои личные интересы, забывает об родном отце, который готов ради любимой дочери на все. У Минского совершенно другая психология. Это богатый человек, который не привык в чем-либо себе отказывать, и увезти малолетнюю дочь из дома отца, для него является очередной его прихотью. Сам собой напрашивается вывод, что каждый человек поступает в зависимости от своих желаний, и хорошо, если эти желания подчинены разуму, ибо в другом случае, они приводят к драматическому исходу.

Тема «Станционного смотрителя» многогранна, и многие проблемы, охваченные в этой повести, до сих пор являются актуальными. То, чему учит произведение Пушкина, и поныне случается повсеместно, и жизнь человека зависит лишь от него самого.

Композиция

События повести излагаются с точки зрения стороннего наблюдателя, узнавшего об этой истории от ее участников и свидетелей.

Повествование начинается с описания профессии станционных служащих, об пренебрежительном отношении к ним. Далее, повесть переходит к основной части, в которой рассказчик знакомится с главными героями, Самсоном Выриным, и его дочерью Дуней.

Во второй раз приехав на эту же станцию, рассказчик узнает от старика Вырина о судьбе его дочери. Используя различные художественные средства, в этом случае лубочные картинки, изображающие возвращение блудного сына, писатель мастерски передает всю боль и отчаяние пожилого человека, все его мысли и страдания, человека, которого покинула любимая дочь.

Третий приезд рассказчика является эпилогом этой истории, закончившейся трагической развязкой. Самсон Вырин не смог пережить предательства дочери, тревога за ее судьбу, постоянные переживания, слишком сильно подействовали на смотрителя. Он начал пить, и вскоре умер, не дождавшись возвращения дочери. Дуня приезжала, поплакала на могиле отца, и снова уехала.

Главные герои

Жанр

Сам писатель называет свое произведение повестью, хотя каждое творение из знаменитого цикла «Повести Белкина» можно отнести к жанру маленького романа, настолько глубоко их психологическое содержание. В сентиментальной повести «Станционный смотритель» четко просматриваются основные мотивы реализма, настолько правдоподобно выглядит главный герой, который мог встретиться и на самом деле.

Эта повесть является первым произведением, начинающим тему «маленьких людей» в русской литературе. Пушкин достоверно описывает жизнь и быт таких людей, нужных, но незаметных. Людей, которых безнаказанно можно оскорблять и унижать, совершенно не думая о том, что это живые люди, у которых есть сердце и душа, которые также, как и все, могут чувствовать и страдать.

Тест по произведению

Рейтинг анализа

Средняя оценка: 4.4 . Всего получено оценок: 873.

Александр Сергеевич Пушкин

Нет людей несчастнее станционных смотрителей, ибо во всех своих неприятностях путешествующие непременно винят смотрителей и стремятся на них выместить свою злость по поводу плохих дорог, несносной погоды, скверных лошадей и тому подобного. А между тем смотрители — это большей частью кроткие и безответные люди, «сущие мученики четырнадцатого класса, ограждённые своим чином токмо от побоев, и то не всегда». Жизнь смотрителя полна тревог и хлопот, он ни от кого не видит благодарности, напротив, слышит угрозы и крики и ощущает толчки раздражённых постояльцев. Между тем «из их разговоров можно почерпнуть много любопытного и поучительного».

В 1816 г. случилось рассказчику проезжать через *** губернию, и в дороге он был застигнут дождём. На станции поспешил он переодеться и напиться чаю. Ставила самовар и накрывала на стол смотрителева дочь, девочка лет четырнадцати по имени Дуня, которая поразила рассказчика своей красотой. Пока Дуня хлопотала, путешественник рассматривал убранство избы. На стене заметил он картинки с изображением истории блудного сына, на окнах — герань, в комнате была кровать за пёстрой занавеской. Путешественник предложил Самсону Вырину — так звали смотрителя — и его дочери разделить с ним трапезу, и возникла непринуждённая обстановка, располагающая к симпатии. Уже лошади были поданы, а путешественник все не хотел расстаться со своими новыми знакомыми.

Миновало несколько лет, и вновь довелось ему ехать этим трактом. Он с нетерпением ожидал встречи с давними знакомыми. «Вошед в комнату», он узнал прежнюю обстановку, но «все кругом показывало ветхость и небрежение». Не было в доме и Дуни. Постаревший смотритель был угрюм и неразговорчив, лишь стакан пуншу расшевелил его, и путешественник услышал печальную историю исчезновения Дуни. Случилось это три года назад. На станцию прибыл молодой офицер, который очень спешил и гневался, что долго не подают лошадей, но, увидев Дуню, смягчился и даже остался ужинать. Когда же лошади прибыли, офицер внезапно почувствовал сильное недомогание. Приехавший лекарь нашёл у него горячку и прописал полный покой. На третий день офицер был уже здоров и собрался уезжать. День был воскресный, и он предложил Дуне довезти ее до церкви. Отец позволил дочери поехать, не предполагая ничего худого, но все же им овладело беспокойство, и он побежал к церкви. Обедня уже кончилась, молящие расходились, а из слов дьячка смотритель узнал, что Дуни в церкви не было. Вернувшийся вечером ямщик, вёзший офицера, сообщил, что Дуня отправилась с ним до следующей станции. Смотритель понял, что болезнь офицера была притворной, и сам слёг в сильной горячке. Поправившись, Самсон выпросил отпуск и пешком отправился в Петербург, куда, как знал он из подорожной, ехал ротмистр Минский. В Петербурге он отыскал Минского и явился к нему. Минский не сразу узнал его, а узнав, начал уверять Самсона, что он любит Дуню, никогда ее не покинет и сделает счастливою. Он дал смотрителю денег и выпроводил на улицу.

Самсону очень хотелось ещё раз увидеть дочь. Случай помог ему. На Литейной заметил он Минского в щегольских дрожках, которые остановились у подъезда трёхэтажного дома. Минский вошёл в дом, а смотритель из разговора с кучером узнал, что здесь живёт Дуня, и вошёл в подъезд. Попав в квартиру, сквозь отворённую дверь комнаты увидел он Минского и свою Дуню, прекрасно одетую и с неясностью смотрящую на Минского. Заметив отца, Дуня вскрикнула и без памяти упала на ковёр. Разгневанный Минский вытолкал старика на лестницу, и тот отправился восвояси. И вот уже третий год он ничего не знает о Дуне и боится, что судьба ее такова же, как судьба многих молоденьких дур.

Через некоторое время вновь случилось рассказчику проезжать этими местами. Станции уже не было, а Самсон «с год как помер». Мальчик, сын пивовара, поселившегося в Самсоновой избе, проводил рассказчика на могилу Самсона и рассказал, что летом приезжала прекрасная барыня с тремя барчатами и долго лежала на могиле смотрителя, а ему дала пятак серебром, добрая барыня.

Жизнь смотрителя полна тревог и хлопот. Он не видит благодарностей ни от кого, а слышит только угрозы и крики и ощущает раздражение между постояльцами. Это большей частью кроткие и безответные люди, ибо на них ложится вся ответственность.

В 1816 году один проезжий ехал как-то через одну губернию, а в дороге попал под дождь. На ближней станции он решил переодеться и, согревшись, напиться чаю.

Хозяйкой, которая ставила самовар и накрывала на стол, была дочь смотрителя. Девочке было всего четырнадцать лет, и её звали Дуней. Она была миленькая и привлекательная на вид, чем поразила своей внешностью. Пока Дуняша хлопотала и собирала на стол, проезжий немного осмотрел убранство избы. Он увидел на стене картину с изображением блудного сына, на окнах стояла пахнущая герань, а в углу комнаты стояла кровать за пёстрой ситцевой занавеской.

Прошло несколько лет. Путешественнику снова пришлось ехать той же дорогой, что и раньше. Он с большим нетерпением ждал этой встречи. Когда он вошёл, то узнал комнату, но был удивлён, что вся обстановка была прежняя, но выглядело всё в ветхом и запущенном состоянии. Дуни в доме не было. Смотритель заметно постарел и выглядел угрюмым и не разговорчивым. Стакан пунша немного развеселил его, и он поведал свою историю.

Однажды на станцию приехал молодой офицер, который спешил и сердился, что долго не подают лошадей. Увидев Дуню, смягчился и остался ночевать. На следующий день, он предложил Дуне довезти его до церкви, отец позволил дочке поехать, но предчувствуя беспокойство, он отправился в церковь. Дуни нигде не было. Он отправился в Петербург. Узнав, где живёт офицер, смотритель явился к нему в дом. Он увидел свою дочь, которая заметив отца, вскрикнула и упала. Разгневанный офицер вытолкал старика за двери.

Прошло три года. Опять пришлось путнику проезжать мимо этих мест, но станции уже не было. Старик умер в прошлом году. Сын пивовара, который поселился в избе старика, проводил путника на могилу. Он рассказал, что приезжала летом барыня с тремя сыновьями и долгое время находилась на могиле смотрителя, а ему дала пятак серебром. Добрая барыня.

«Станционный смотритель» - одна из повестей, вошедших в известное произведение А.С. Пушкина «Повести покойного Ивана Петровича Белкина». В «Станционном смотрителе» автор знакомит нас с тяжелой, безрадостной жизнью простых людей, а именно - станционных смотрителей, во времена крепостного права. Пушкин обращает внимание читателя на то, что во внешне бестолковом и бесхитростном исполнении своих обязанностей этими людьми кроется нелегкий, часто неблагодарный труд, полный хлопот и забот.

В первое наше знакомство с Самсоном Выриным он выглядел «свежим и бодрым». Несмотря на нелегкую работу и зачастую грубое и несправедливое обращение с ним проезжающих - неозлобленного и общительного.

Однако как может изменить человека горе!...

В своей повести рассказчик предпослал немного видоизмененные стихи друга поэта Петра Вяземского «Калужский регистратор,/Почтовой станции диктатор…» . В дальнейшем знакомясь с повестью, мы понимаем, что за этими словами скрыта глубокая ирония. Автор призывает своего читателя вместо негодования наполнить свое сердце искренним состраданием. Рассказчику, изъездившему много дорог, знавшему практически всех смотрителей в лицо, можно поверить. Автору интересны эти люди с добрым сердцем, незлобливостью, удивительным умением вести разговоры, которые писатель часто предпочитает речам какого-нибудь чиновника шестого класса.

Действительно, весьма иронично на фоне пушкинских представлений звучат слова князя Вяземского.

Рассказчик с чувством гордости признается, что у него есть приятели из почтенного сословия смотрителей, а память об одном из них особенно драгоценна ему, и эта драгоценная память возвращает его в мая 1816 года.

Рассказчик - молодой человек, имеющий мелкий чин, - приехал на станцию, чтобы отдохнуть, поменять лошадей и переодеться после дождя. Путешественника поразила красота дочери смотрителя Дуни, четырнадцатилетней девочки, ее большие голубые глаза; в ней наблюдаются манеры девицы благородного происхождения. По словам отца, Дуня разумная, проворная - вся в покойницу мать. Еще рассказчик замечает в поведении Луни самолюбование и стремление понравиться гостю, он называет девочку маленькой кокеткой.

В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному.

Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сертук с тремя медалями на полинялых лентах.

Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.

Дуня даже позволила ему в сенях поцеловать себя в щеку. Несомненно, рассказчик - человек добрый, искренний, внимательный, его умиляет обстановка комнаты, где живут эти добрые люди, горшки с бальзамином, кровать с пестрой занавеской, а также картинки на стенах, изображающие историю блудного сына.Рассказчик подробно описал сюжет этих картинок о юноше, познавшем печаль и раскаяние и вернувшемся к отцу после долгого скитания. Они словно намекают на будущую историю блудной дочери - героини повести, а почетный старик в колпаке и в шлафроке напоминает самого смотрителя.

В повести рассказчик трижды посещает почтовую станцию. Первый и второй приезды заключают много общего. Рассказчик видит все тот же почтовый домик, входит в комнату с картинками на стене, стол, кровать стоят на прежних местах, но это лишь внешняя схожесть обоих приездов. Нет Дуни, и поэтому все привычное видится по-другому.

Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал… Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину - и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика.

Обратите внимание на весьма характерную деталь: «смотритель спал под тулупом». Она подчеркивает, как Вырин запущен. Болезненность и дряхлость смотрителя подчеркивается еще одной деталью.Сравним первый раз: «Тут принялся он переписывать мою подорожную». То есть он немедленно начал исполнять свой служебный долг. Во второй же приезд:

Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину - и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика..

Смотритель по-стариковски медлит, с трудом разбирает написанное, произносит вслух слова старческим пошептом - перед нами горькая история угасания одной разбитой жизни.

Смотритель рассказывает историю появления на станции ротмистра Минского.

При разговоре со смотрителем он требовал скорее лошадей, «возвысил было голос и нагайку», и лишь ласковое обращение Дуни к гусару развеяло его гнев. Гусар подобрел, согласился ждать лошадей и даже заказал себе ужин. Ротмистр начал весело разговаривать со смотрителем и его дочерью. Минский, желая подольше задержаться на станции, сказался больным и даже подкупил для этого врача.

Самсон Вырин и Дуня искренне верят в болезнь Минского, они даже не обратили внимания на то, что больной выпил две чашки кофе и заказал себе обед, выпил кружку лимонада и вместе с доктором ел с большим аппетитом да еще выпил бутылку вина.

Самсон Вырин - добрый и доверчивый челочек, он убежден в порядочности Минского и невольно сам отпускает свою дочь, когда гусар предлагает подвести её до церкви (рис. 1).

Рис. 1. Иллюстрация М. Добужинского к «Станционному смотрителю» ()

Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении… «Чего же ты боишься?» сказал ей отец; «ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул и лошади поскакали.

Смотритель чувствовал за собой вину. Бедный смотритель не понимал, как мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром:

Как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел, и пошел сам к обедни. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошел в церковь; священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились еще в углу; но Дуни в церкви не было. Бедный отец на силу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошел домой ни жив, ни мертв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила ее крестная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил ее. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром».

Старик не снес своего несчастья; он тут же слег в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою…

Ямщик, который вез его, сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте.

Смотритель начинает бороться за свою дочь. Он пешком отправляется на поиски Дуни и надеется привезти домой свою заблудшую овечку. Минский, встретив в прихожей смотрителя, особенно не церемонится с ним, объясняя, что Дуня с ним будет счастлива, откупился от Вырина деньгами, которые потом тот выбросил. Во второй раз слуга ротмистра объяснил Вырину, что «барин никого не принимает, грудью вытиснил из передней и хлопнул дверей ему под нос». Когда Вырин в третий раз осмелился потребовать у Минского свою дочь, гусар вытолкнул его на лестницу. Минский по-настоящему любит Дуню: окружает её вниманием и роскошью. И Дуня любит своего похитителя: с какой нежностью она смотрела на Минского, на матово-черные его кудри (рис. 2)!

Рис. 2. Иллюстрация М. Добужинского к повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» ()

Дуня стала богатой барыней, но от этого жизнь её отца стала еще несчастнее. Бедняк так и остался бедняком. Но это не главное. Гораздо страшнее то, что оскорбили и растоптали его человеческое достоинство.

Повесть завершается грустно. Прошли годы, рассказчик специально приезжает на станцию, чтобы повидаться со смотрителем, но он уже спился и умер.

Жива ли память о Самсоне Вырине среди людей? Да люди помнят его, знают, где находится его могила, хозяйский мальчишка Ванька выучился у смотрителя вырезать дудочки. Самсон Вырин часто играл с детьми и одаривал их орехами.

Рассказчик узнает, что к Дуне пришло позднее раскаяние, она приехала к отцу, но застала только лишь его могилу. Да, она стала богатой барыней, у нее трое детей, но Дуня нарушила одну из заповедей: «почитай отца своего и мать» и очень страдает от этого. Судьба девушки заставляет задуматься об ответственности за свои поступки перед близкими нам людьми (рис. 3).

Рис. 3. Иллюстрация М.В. Добужинского к повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» ()

Что общего и в чем разница истории Дуни и блудного сына из библейской притчи?

Блудный сын раскаялся и прощен, Дуня тоже раскаялась, но поздно: отец умер, она не получила от него прощения, и тем горше ее судьба.

Прочитана повесть Александра Сергеевича Пушкина «Станционный смотритель».

О чем она?

О глубокой отцовской любви, о дочерней неблагодарности. Эта повесть о том, как бедному человеку трудно соперничать с богатыми и сильными, о маленьком человеке , сохранившем свое достоинство, о запоздалом раскаянии блудной дочери, которая будет жить с чувством вины перед своим отцом.

МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК - это тип литературного героя в русской литературе, который возник в двадцатые-тридцатые годы девятнадцатого века. Первым образом «маленького человека» стал Самсон Вырин из повести Александра Сергеевича Пушкина «Станционный смотритель». «Маленький человек» - это человек невысокого социального положения и происхождения, не одаренный выдающимися способностями, не отличающийся силой характера, но при этом добрый, никому не делающий зла, безобидный. А.С. Пушкин, создавая образ «маленького человека», хотел напомнить читателям, привыкшим восхищается романтическими героями, что самый обыкновенный человек тоже достоин сочувствия, внимания и поддержки.

Список литературы

Александр Сергеевич Пушкин в исполнении мастеров художественного слова/Сборник/МР3-CD. - М.: АРДИС-КОНСАЛТ, 2009.
В. Воеводин. Повесть о Пушкине. - М.: Детская литература, 1955.
Литература. 6 класс. В 2 ч. / [В.П. Полухина, В.Я. Коровина, В.П. Журавлев, В.И. Коровин]; под ред. В.Я. Коровиной. - М., 2013.
Пушкин А.С. Повести Белкина. - М.: Рипол Классик, 2010.

Либрусек. Много книг. «Наше всё». Что читать о Пушкине А.С. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: ().
Все толковые словари Русского языка в едином рубрикаторе. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: ().
«Энциклопедия русской живописи» [Электронный ресурс]. - Режим доступа: ().
Электронные публикации Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН. Пушкинский кабинет [Электронный ресурс]. - Режим доступа: ().

Домашнее задание

Словарная работа. В повести «Станционный смотритель» встречаются устаревшие слова и выражения, значение которых необходимо знать для понимания смысла произведения. Пользуясь толковым словарём русского языка и комментариями к произведению, выпишите значение этих слов:
Коллежский регистратор -

Подьячий -

Фельдъегерь -

Подорожная -

На перекладных -

Прогоны -

Перескажите историю Самсона Вырина (по выбору)

А. от лица гусара Минского;

Для читательского дневника знакомит нас с грустной историей об одном смотрителе, который выполнял свою работу и воспитывал дочь, пока в один из дней не явился проездом гусар и не забрал дочь смотрителя с собой, но обо всем по порядку в нашем кратком пересказе.

С кратким пересказом Станционный смотритель мы знакомимся в 7 классе. Благодаря краткому пересказу повести Станционный смотритель, мы понакомимся с рассказчиком, а также узнаем о Самсоне Вырине в должности смотрителя, с его дочерью Дуней и гусаром Минским.

Пересказ Станционный смотритель Пушкина переносит нас в 1816 год. Тогда наш рассказчик попал в одну из губерний на станцию, где и познакомился со станционным смотрителем. В то время героя нашего застал дождь и ему очень хотелось согреться за чаем, который и предложила ему Дуня, дочь смотрителя. Девочка была необычайно красивая, лет четырнадцати. На прощание наш герой выпросил у девочки поцелуй, который до сих пор ему вспоминается.

Спустя время нашему герою еще раз пришлось оказаться в том самом месте, где ему снова встретился Самсон, но находился тот в ужасном состоянии, был молчалив. Разговорить его удалось только после кружки пунша. Он и рассказал, как однажды проезжал мимо их краев гусар. Увидев его дочь, гусар притворился больным только для того, чтобы дольше задержаться у них. Так он раззнакомился с Дуней, а после, когда выздоровел, предложил Дуне прокатиться к церкви. Но не к церкви они поехали. Они укатили на соседнюю станцию откуда и уехали в Петербург.

Самсон Вырин очень переживал из-за такого побега. Запил, слег, а когда пришел в себя, пошел за дочерью. Разузнал, где живет Минский и пришел к нему, чтобы забрать дочь, но получил отворот-поворот, да еще и ассигнации тот всунул в руки, якобы откупился. Пришлось Вырину следить за Минским, чтобы понять, где живет его дочь. И вот однажды, ему удалось проследить и выяснить место пребывания его дочери. Когда Вырин ворвался в дом, дочь потеряла сознание, а Минский в это время прогнал старика насовсем. Вернулся Вырин домой и больше встретиться с дочерью не пытался.

Через некоторое время наш рассказчик вновь проезжал мимо той самой станции, но уже не увидел Вырина. Один из местных мальчиков рассказал ему о том, что Вырин умер, а на его могилу однажды приходила какая-то барыня в окружении своих детей. Она долго плакала на могиле, а потом у попа заказала молебен. Это и была Дуня.

Коллежский регистратор,
Почтовой станции диктатор.

Князь Вяземский.

Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подьячим или, по крайней мере, муромским разбойникам? Будем однако справедливы, постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днем, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут — а виноват смотритель. Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошеного гостя; но если не случится лошадей?.. боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! В дождь и слякоть принужден он бегать по дворам; в бурю, в крещенский мороз уходит он в сени, чтоб только на минуту отдохнуть от крика и толчков раздраженного постояльца. Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдает ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Чрез пять минут — колокольчик!.. и фельдъегерь бросает ему на стол свою подорожную!.. Вникнем во всё это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием. Еще несколько слов: в течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; несколько поколений ямщиков мне знакомы; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел я дела; любопытный запас путевых моих наблюдений надеюсь издать в непродолжительном времени; покамест скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Что касается до меня, то, признаюсь, я предпочитаю их беседу речам какого-нибудь чиновника 6-го класса, следующего по казенной надобности.

Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей. В самом деле, память одного из них мне драгоценна. Обстоятельства некогда сблизили нас, и об нем-то намерен я теперь побеседовать с любезными читателями.

В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади. Вследствие сего смотрители со мною не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моем, следовало мне по праву. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина. Столь же долго не мог я привыкнуть и к тому, чтоб разборчивый холоп обносил меня блюдом на губернаторском обеде. Ныне то и другое кажется мне в порядке вещей. В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай , ввелось в употребление другое, например, ум ума почитай? Какие возникли бы споры! и слуги с кого бы начинали кушанье подавать? Но обращаюсь к моей повести.

День был жаркий. В трех верстах от станции *** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до последней нитки. По приезде на станцию, первая забота была поскорее переодеться, вторая спросить себе чаю, «Эй, Дуня! — закричал смотритель, — поставь самовар да сходи за сливками». При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. Красота ее меня поразила. «Это твоя дочка?» — спросил я смотрителя. «Дочка-с, — отвечал он с видом довольного самолюбия, — да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать». Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына: в первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окруженный ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние. Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости. Под каждой картинкой прочел я приличные немецкие стихи. Всё это доныне сохранилось в моей памяти, также как и горшки с бальзамином, и кровать с пестрой занавескою, и прочие предметы, меня в то время окружавшие. Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сюртук с тремя медалями на полинялых лентах.

Лошади были давно готовы, а мне всё не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился; отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до телеги. В сенях я остановился и просил у ней позволения ее поцеловать; Дуня согласилась... Много могу я насчитать поцелуев,

С тех пор, как этим занимаюсь,

Но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.

Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу ее снова. Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменен; вероятно Дуня уже замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моем, и я приближался к станции *** с печальным предчувствием.

Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и всё кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал... Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину — и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня? — спросил я его, — мы с тобою старые знакомые». — «Может статься, — отвечал он угрюмо, — здесь дорога большая; много проезжих у меня перебывало». — «Здорова ли твоя Дуня?» — продолжал я. Старик нахмурился. «А бог ее знает», — отвечал он. — «Так видно она замужем?» — сказал я. Старик притворился, будто бы не слыхал моего вопроса, и продолжал пошептом читать мою подорожную. Я прекратил свои вопросы и велел поставить чайник. Любопытство начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш разрешит язык моего старого знакомца.

Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив: вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула.

«Так вы знали мою Дуню? — начал он. — Кто же и не знал ее? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать, аль отужинать, а в самом деле только чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? Да нет, от беды не отбожишь ся; что суждено, тому не миновать». Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. — Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие. Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с черными усиками. Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но возвратясь, нашел он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, невозможно было ехать... Как быть! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром послать в С*** за лекарем.

На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал верхом в город за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком, намоченном уксусом, и села с своим шитьем у его кровати. Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе и охая заказал себе обед. Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада. Больной обмакивал губы и всякий раз, возвращая кружку, в знак благодарности слабою своей рукою пожимал Дунюшкину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс больного, поговорил с ним по-немецки, и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу. Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина и расстались очень довольны друг другом.

Прошел еще день, и гусар совсем оправился. Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то с Дунею, то с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так полюбился доброму смотрителю, что на третье утро жаль было ему расстаться с любезным своим постояльцем. День был воскресный; Дуня собиралась к обедне. Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении... «Чего же ты боишься? — сказал ей отец, — ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул, и лошади поскакали.

Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел и пошел сам к обедне. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошел в церковь: священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились еще в углу; но Дуни в церкви не было. Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошел домой ни жив, ни мертв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила ее крестная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил ее. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром».

Старик не снес своего несчастия; он тут же слег в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою; его свезли в С*** и на его место определили на время другого. Тот же лекарь, который приезжал к гусару, лечил и его. Он уверил смотрителя, что молодой человек был совсем здоров и что тогда еще догадывался он о его злобном намерении, но молчал, опасаясь его нагайки. Правду ли говорил немец, или только желал похвастаться дальновидностию, но он нимало тем не утешил бедного больного. Едва оправясь от болезни, смотритель выпросил у С*** почтмейстера отпуск на два месяца и, не сказав никому ни слова о своем намерении, пешком отправился за своею дочерью. Из подорожной знал он, что ротмистр Минский ехал из Смоленска в Петербург. Ямщик, который вез его, сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте. «Авось, — думал смотритель, — приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал он, что ротмистр Минский в Петербурге и живет в Демутовом трактире. Смотритель решился к нему явиться.

Рано утром пришел он в его переднюю и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат просит с ним увидеться. Военный лакей, чистя сапог на колодке, объявил, что барин почивает и что прежде одиннадцати часов не принимает никого. Смотритель ушел и возвратился в назначенное время. Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» — спросил он его. Сердце старика закипело, слезы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес только: «Ваше высокоблагородие!.. сделайте такую божескую милость!..» Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел в кабинет и запер за собою дверь. «Ваше высокоблагородие! — продолжал старик, — что с возу упало, то пропало: отдайте мне по крайней мере бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее понапрасну». — «Что сделано, того не воротишь, — сказал молодой человек в крайнем замешательстве, — виноват перед тобою и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе ее? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она — вы не забудете того, что случилось». Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.

Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти- и десятирублевых смятых ассигнаций. Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком и пошел... Отошед несколько шагов, он остановился, подумал... и воротился... но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошел!..» Смотритель за ним не погнался. Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть раз еще увидеть бедную свою Дуню. Для сего дни через два воротился он к Минскому; но военный лакей сказал ему сурово, что барин никого не принимает, грудью вытеснил его из передней и хлопнул двери ему под нос. Смотритель постоял, постоял — да и пошел.

В этот самый день, вечером, шел он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Дрожки остановились перед трехэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. Он воротился и, поравнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь? — спросил он, — не Минского ли?» — «Точно так, — отвечал кучер, — а что тебе?» — «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет». — «Да вот здесь, во втором этаже. Опоздал ты, брат, с твоей запиской; теперь уж он сам у нее». — «Нужды нет, — возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца, — спасибо, что надоумил, а я свое дело сделаю». И с этим словом пошел он по лестнице.

Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд в тягостном для него ожидании. Ключ загремел, ему отворили. «Здесь стоит Авдотья Самсоновна?» — спросил он. «Здесь, — отвечала молодая служанка, — зачем тебе ее надобно?» Смотритель, не отвечая, вошел в залу. «Нельзя, нельзя! — закричала вслед ему служанка, — у Авдотьи Самсоновны гости». Но смотритель, не слушая, шел далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошел к растворенной двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле. Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался. «Кто там?» — спросила она, не подымая головы. Он всё молчал. Не получая ответа, Дуня подняла голову... и с криком упала на ковер. Испуганный Минский кинулся ее подымать и, вдруг увидя в дверях старого смотрителя, оставил Дуню и подошел к нему, дрожа от гнева. «Чего тебе надобно? — сказал он ему, стиснув зубы, — что ты за мною всюду крадешься, как разбойник? или хочешь меня зарезать? Пошел вон!» — и сильной рукою, схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу.

Старик пришел к себе на квартиру. Приятель его советовал ему жаловаться; но смотритель подумал, махнул рукой и решился отступиться. Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию и опять принялся за свою должность. «Вот уже третий год, — заключил он, — как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху, ни духу. Жива ли, нет ли, бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь, да пожелаешь ей могилы...»

Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжении своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне...

Недавно еще, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моем приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?» — никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н.

Это случилось осенью. Серенькие тучи покрывали небо; холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и желтые листья со встречных деревьев. Я приехал в село при закате солнца и остановился у почтового домика. В сени (где некогда поцеловала меня бедная Дуня) вышла толстая баба и на вопросы мои отвечала» что старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова. Мне стало жаль моей напрасной поездки и семи рублей, издержанных даром. «Отчего ж он умер?» — спросил я пивоварову жену. «Спился, батюшка», — отвечала она. «А где его похоронили?» — «За околицей, подле покойной хозяйки его». — «Нельзя ли довести меня до его могилы?» — «Почему же нельзя. Эй, Ванька! полно тебе с кошкою возиться. Проводи-ка барина на кладбище да укажи ему смотрителеву могилу».

При сих словах оборванный мальчик, рыжий и кривой, выбежал ко мне и тотчас повел меня за околицу.

— Знал ты покойника? — спросил я его дорогой.

— Как не знать! Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!) идет из кабака, а мы-то за ним: «Дедушка, дедушка! орешков!» — а он нас орешками и наделяет. Всё бывало с нами возится.

— А проезжие вспоминают ли его?

— Да ноне мало проезжих; разве заседатель завернет, да тому не до мертвых. Вот летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу.

— Какая барыня? — спросил я с любопытством.

— Прекрасная барыня, — отвечал мальчишка; — ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською; и как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я схожу на кладбище». А я было вызвался довести ее. А барыня сказала: «Я сама дорогу знаю». И дала мне пятак серебром — такая добрая барыня!..

Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененными ни единым деревцом. Отроду не видал я такого печального кладбища.

— Вот могила старого смотрителя, — сказал мне мальчик, вспрыгнув на груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом.

— И барыня приходила сюда? — спросил я.

— Приходила, — отвечал Ванька, — я смотрел на нее издали. Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром — славная барыня!

И я дал мальчишке пятачок и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных.